Недетские сказки Японии Кэндзи Миядзава Произведения японского сказочника Кэндзи Миядзавы по праву считаются одними из самых популярных в Японии. Глубокие философско-религиозные сказки Миядзавы, в которых миры живой и неживой природы, причудливо переплетаясь, говорят с читателем о вечном: о любви и дружбе, пороках и добродетелях, смерти и разлуке. Эти сказки учат мечтать, учат смотреть на мир по-другому. Сказки будут интересны читателям любого возраста. Кэндзи Миядзава НЕДЕТСКИЕ СКАЗКИ ЯПОНИИ Предисловие переводчика Миядзава Кэндзи. Японский национальный поэт, сказочник, мелиоратор, учитель. Глубоко любил свою родину — префектуру Иватэ, которую часто в своих произведениях называл вымышленным именем, заимствованным из языка эсперанто, — Ихатово («райская земля»). 27 августа 1896 года в городе Ханамакиси в семье ростовщика и торговца утилем Миядзавы Сэйдзиро (1874–1957) и его жены Ити (1877–1963) родился первенец, назвали его Кэндзи. Весь род Миядзавы принадлежал к буддийской школе Истинной Чистой Земли. Семья Кэндзи обладала искренней, сильной верой в заступничество Будды и силу молитвы. У Кэндзи был младший брат Сэйроку (1904–2001) и сестры Тоси (1898–1922), Сиге (1901–1987) и Куни (1907–1981). В 1903 году Кэндзи поступает в школу, где талантливо пишет школьные сочинения, а также увлечённо собирает коллекции камней и насекомых. За любовь к собиранию минералов он получает от родных прозвище Каменный Мальчик (Исикко Кэн-сан). Кэндзи посещает цикл буддийских лекций «Моя Вера», которые готовит его отец вместе с единомышленниками. В 1909 году Кэндзи поступает в старшие классы среднеобразователъной школы Мориока, живёт в общежитии. По-прежнему он увлечён сбором минералов. Под влиянием старшего товарища и ученика той же школы Исикавы Токубоку (в будущем величайшего японского поэта) начинает писать японские пятистишия — танка. В 1914 году Кэндзи оканчивает школу. Мечтая об университете, он неохотно работает в магазине отца. Видя страдания сына, родители разрешают ему продолжить обучение в университете. В 1915 году Кэндзи поступает в Сельскохозяйственный университет Мориока (сейчас университет Иватэ, сельскохозяйственный факультет) и становится одним из лучших студентов. В 1917 году он вместе с тремя товарищами издаёт журнал «Адзариа», где публикует свои первые стихи и эссе. В марте 1918 года Кэндзи защищает диплом и поступает в аспирантуру. Врачи признают его не годным к службе в армии. По воспоминаниям семьи, именно в это время Кэндзи начинает работать над созданием сказок. В 1919 году любимая сестра Кэндзи Тоси заболевает туберкулёзом и ложится на лечение в токийскую клинику. Кэндзи также едет в Токио. Там он прочёл книгу великого японского поэта Хагивара Сакутаро «Воющий на луну», которая потрясла его. По выздоровлении сестры они вместе возвращаются на родину, в Иватэ. В 1920 году Кэндзи заканчивает аспирантуру университета. В октябре того же года вступает в закрытую буддийскую школу Кокутюкай (ветвь школы Нитирен). Работает в магазине отца. 23 января 1921 года, несмотря на возражения семьи, покидает родину и становится адептом школы Кокутюкай в Токио. Живёт в общежитии, трудится в студенческой типографии, очень много работает над сказками, активно занимается уличной пропагандой учения своей школы. Пишет около 3000 листов сказок в месяц. Повторный приступ болезни сестры Тоси заставляет его вернуться на родину. В ноябре 1921 года поступает учителем в старшие классы среднеобразователъной сельской школы города Ханамаки. В его обязанности входит преподавание английского, математики, геологии, культуры посадки и сбора урожая, климатологии и почвоведения. Через год, в ноябре 1922 года, умирает его любимая сестра Тоси. В этом же году Кэндзи напечатает сказку «Переход через снега» и получит первый и последний в своей жизни гонорар за книгу — 5 йен. В августе 1923 года под предлогом поиска рабочих мест для студентов он едет на Сахалин (тогда — часть Японии). Настоящей целью поездки был поиск общения с душой сестры Тоси. Во время путешествия им была написана серия печальных стихов, посвящённых прощанию с сестрой, — «Утро вечного расставания» и др. В апреле 1924 года Кэндзи издаёт на свои деньги сборник набросков «Весна и асуры» (асуры — карающие боги в индуистской мифологии). Сборник был высоко оценён критиками. В школе он ставит театральные постановки с учениками по своим произведениям. В декабре опять издаёт на собственные деньги книгу сказок Ихатово «Харчевня, где всегда много заказов». В июле 1924 года начинается переписка с литератором Кусано Синрэй, которая позже перерастает в дружбу. Стихи Кэндзи печатаются в литературном журнале Кусано «Гонг» («Дора»). В марте 1926 года он оставляет работу в школе. Создаёт общество «Расутидзин кёкай» для ведения просветительской работы среди крестьян. В декабре того же года уезжает в Токио, где берёт уроки скоропечатания, языка эсперанто, органа и виолончели. Знакомится и активно общается с министром Финляндии, директором Академии эсперанто Рамстедтом. Вступает в японскую сельскохозяйственную партию префектуры Иватэ. Посвящает себя просветительской мелиораторской работе. В феврале 1927 года полиция предъявляет претензии к работе общества «Расутидзин кёкай» и останавливает его деятельность. В июне 1928 года Миядзава едет на полуостров Идзу к Ито Нанао. Итогом поездки становятся циклы стихов — «Михара Санбу» и «Токио». Летом этого же года слабый организм Кэндзи не выдерживает огромной нагрузки работы мелиоратором, и к осени у него открывается быстротекущая форма туберкулёза. После этого он в течение двух лет находится на домашнем лечении. Создаёт цикл стихов «В болезни». Почувствовав себя лучше, в 1931 году Кэндзи возвращается к активной деятельности, но ненадолго… Вскоре второй приступ болезни настигает его. Вернувшись домой в Иватэ, он соблюдает строгий постельный режим, при этом непрерывно работает над созданием сказок и стихов. 3 ноября того же года он заканчивает новый цикл стихов «И даже дождь меня не сломает» («Аме ни мо македзу»). 21 сентября 1933 года в возрасте 37 лет Кэндзи умирает от туберкулёза. Хочется плакать и кричать… Почему так мало, так несправедливо… Но у Бога свои законы справедливости. За свои 37 лет он успел сделать столько, что могло бы хватить другим на несколько жизней. В последний вечер жизни Кэндзи вышел к односельчанам, и до поздней ночи они обсуждали проблемы удобрения почвы. Перед смертью он оставил единственное завещание отцу: распечатать 1000 копий его любимой Сутры Лотоса («Хокэкё») и раздать друзьям, чтобы они помолились… Миядзава Кэндзи был необыкновенным человеком. Японцы считают, что он был одним из немногих поэтов, достигших просветления при жизни. С детства Кэндзи, сын торговца, видел страдания и нищету крестьян, которые в неурожайные годы вынуждены продавать всё имущество и вести нищенское существование. Так, по-видимому, сформировался в нём комплекс вины перед этими людьми, желание самопожертвования, ведь его семья относилась к зажиточному классу торговцев. Также нельзя не отметить огромное влияние буддизма на жизнь и творчество Кэндзи. В 18 лет он впервые услышал Сутру Лотоса, которая глубоко затронула его сердце. Именно под впечатлением от силы этой молитвы он поступил в школу Кокутюкай, принципы которой отличались от устоев буддийской школы отца, что внесло немало разногласий в семью Миядзавы. Жертвование всем ради обездоленных и презрение к сильным мира сего были основными чертами школы Кокутюкай, что было близко душе Кэндзи. Смерть сестры Тоси, которая понимала его в семье лучше всех, навсегда оставила след лёгкой грусти в произведениях писателя. Произведения Миядзавы Кэндзи, наполненные гуманизмом и любовью к природе, шагают из страны в страну. Они не могут и не должны знать границ. В ЧАЩЕ — Наши предки птицы, все как один, когда впервые спустились с неба, были совершенно белыми - так обратилась ко мне одна престарелая сова, одиноко сидевшая в чаще леса на ветке низенькой сосны в безветренный тихий вечер, когда золотой серп уже висел на восточном небосклоне. Однако я особенно не доверяю особам, подобным совам. Посмотришь на неё, как она раздувает щёки, разговаривает неохотно, а если и говорит, то голос её звучит зычно, весомо, или как она широко раскрывает глаза во время разговора и правдиво поворачивает свою толстую шею в тёмно-синей тени деревьев, то кажется, что сердце у неё такое же - прямое и бесхитростное. Да, сова своим видом могла обмануть кого угодно. Поэтому я ей нисколечко не доверял. Однако однажды, в самый обычный вечер, я, вдыхая серебряный лунный свет, пошёл послушать, что же теперь расскажет эта большая сова. Мне показалось, что она хочет поведать известную историю о покрасочной мастерской коршуна.[1 - Традиционное японское сказание о том, как коршун открыл птичью покрасочную мастерскую и покрасил ворону в чёрный цвет, за что и приобрёл ненависть соплеменников (Словарь народных сказаний и легенд префектуры Иватэ, 1966 г.). Существует несколько версий этой легенды, в том числе и о совиной покрасочной мастерской (здесь и далее прим. переводчика).] Что же, ничего плохого в том нет, что я спокойно выслушаю её рассказ и оценю, достаточно ли он логичен, нет ли в нём обмана. Так что я, сделав, по возможности, серьёзное лицо, обратился к сове: — Сова, говорят, что птицы спустились с неба - ноги поджали и спустились. А ещё говорят, что они все были белыми. Это правда? Если это так, то почему же сейчас они такие разноцветные: кто трехцветный, кто пепельный, кто красный – кто во что горазд. Сова, услышав начало моего обращения, мгновенно широко открыла глаза: — Ага, попался на удочку! Однако моё упоминание о трёхцветных птицах резко испортило ей настроение. — То, что вы говорите, совершеннейшая ерунда. Трёхцветной может быть только кошка. Птица не может быть трёхцветной. Я обрадовался, что сова попалась в расставленные мною сети, и спросил: — Так что, выходит, среди птиц не было кошек? Услышав это, сова как-то нехорошо заёрзала на ветке. «Вот он, нужный момент», — подумал я и добавил: — Где-то всё-таки я слышал, что кошки входили в разряд птиц. И козодой мне говорил об этом, и ворона, кажется, говорила то же самое. Сова горько рассмеялась, пытаясь сбить меня тем самым с толку, и добавила: — Однако у вас большие связи. Но меня так просто с толку не собьёшь. — И тем не менее это правда. К тому же об этом говорил мне ваш друг козодой. Сова поёрзала на ветке ещё какое-то время и потом проронила: — Это была кличка. Сказала как отрезала и отвернулась. — Так это была кличка? Чья? Чья? Эй, сова, послушай! Кошка — чья это была кличка? Сова немного приподнялась на ветке, обратив свой прозрачный взгляд к луне, — весь её облик выражал затруднение. Ничего не поделаешь, видно было, что разговор подходил к развязке. Сова сделала как могла интересное лицо и выпалила признание: — Это была моя кличка. — Ах вот как! Это была ваша кличка. Ваша кличка — Кошка. Хотя вы совсем не похожи на кошку — так я говорил, с интересом разглядывая совиное лицо, а сам про себя думал: «Ну вылитая кошка». Сова, поморгав глазами, как бы страдая от яркого солнечного света, отвернула лицо в сторону. Казалось, она вот-вот заплачет. Это не входило в мои планы. Я так неумело пошутил над ней, что довёл её до слёз. Мне было жаль её. Сначала ведь у неё было такое хорошее настроение, она обратилась ко мне со своей историей, а я так подтрунил над ней, что отбил у неё всякое желание разговаривать. Я был расстроен и начал поспешно оправдываться: — Ведь так много разных видов птиц. Я так понимаю, что раньше у них были различные форма тела и голос, а цвет перьев был одинаковым, он был у всех белым. Однако сейчас всё изменилось, правда ведь? Хотя и сейчас есть совершенно белые птицы, например цапля или аист. Они не изменились, не так ли? — Пока я это говорил, сова постепенно поворачивалась в мою сторону, а к концу моего объяснения она уже согласно кивала головой, как бы вторя моим речам. — Это великолепная трактовка. Птицы действительно сначала все были полностью белыми, что являлось причиной страшной неразберихи. Очень часто бывало, что фазан или какая-нибудь горная птица со спины окликнет другую: «Госпожа большая синица, добрый день», на что эта птица, сделав нехорошее лицо, молча обернётся, и окажется, что это чиж. Или, например, маленькая птица сидит на ветке, и вдруг ей кто-то издалека кричит: «Господин чиж, заходите в гости», а оказывается, что это длиннохвостая овсянка. Тогда овсянка начинает думать, что её любят меньше, чем чижа, ведь звали в гости не её, разозлится и перелетит подальше. Всё это в действительности приводило не только к тому, что больно ранило чьи-то чувства, но и к тому, что в делах возникала страшная путаница и даже суд строгого господина грифа Кордона не мог решить эти проблемы. — Да, похоже, вы совершенно правы. Действительно неудобно. И что же случилось потом? А-а, лист дерева на дубе сверкает и колышется. Но почему-то только один лист. Почему он колышется? — так, думая совершенно о другом, задал я вопрос сове. Однако сова совсем не обиделась, а, наоборот, с радостью продолжила разговор: — И здесь все птицы, все без исключения, пришли к негласному соглашению, которое они хоть и не произносили, но глубоко в сердце все разделяли. Соглашение это касалось того, что надо что-то делать, надо, применяя смекалку, как-то изменить ситуацию. Иначе, если дело так и дальше пойдёт, цивилизация птиц остановится в своём развитии. — Да, это так. Без перемен никак нельзя. У нас, у людей, тоже. Разговор, правда, немножко о другом — касательно языков была такая же проблема. Ну так что же было дальше? Было решено срочно обратиться к коршуну, чтобы он открыл свою покрасочную мастерскую. Я подумал, что разговор привёл нас, как я и предполагал, к покрасочной мастерской коршуна, и невольно рассмеялся. Это оказалось несколько неожиданным для совы, и тогда я, оправдываясь, поспешно добавил: — Вот ведь как. Коршун открыл свою покрасочную мастерскую. Наверное, у него были такие длинные руки, что ими было очень удобно подхватывать окрашенный материал и складывать в чан. — Вы совершенно правы, — ответила сова. — Этот коршун был страшный ловкач. Без сомнения, он открыл покрасочную мастерскую, предварительно просчитав всю выгоду от неё. Действительно, у этого коршуна были длинные руки, и ему было очень удобно помещать птиц в чан с краской. — А-а, — вскрикнул я, — так окрашиваемым материалом было само тело птицы! Какая, однако, это была опасная затея! — Я невольно вскрикнул, но сразу осёкся, потому что испугался, что это опять обидит сову. Однако сова не обиделась, а даже, наоборот, с удовольствием продолжила свой разговор. В этот вечер в лесу ветра не было, тишина была как в омуте. На восточном небосклоне уже висел золотой серп. Дуб железистый и сосна стояли тихо, словно мёртвые. А единственным неспящим существом, внимательно слушавшим совиный рассказ, был я. Вся эта обстановка приводила сову в необыкновенно хорошее настроение. — Да, сложно передать словами, какова была радость птиц. Особенно велика была радость воробьев, синиц, крапивниц, белоглазок, длиннохвостых овсянок и мухоловок — птиц, которых постоянно все путали. Они кричали от радости, кружились, прыгали, взявшись за крылья, и скорее неслись в покрасочную мастерскую коршуна. «Интересные вещи она рассказывает», — подумал я. — Вот ведь как это было. Да, теперь понятно. Выходит, все птицы отправились на покраску? — Да, все пошли. И орлы, и страусы, и даже большие птицы - все, не спеша, отправились к коршуну. Заказы у всех были разные. Одна говорила: «Покрасьте меня как-нибудь, без особых прикрас», а другая: «А меня покрасьте тщательно, избегайте дурных тонов, в крайнем случае я могу допустить мышиный цвет». Коршун с самого начала работы был в необыкновенном расположении духа, хватался за работу и красил всех направо и налево. На крутом берегу реки из красной глины он вырыл круглую яму и залил туда краску. Он брал птицу в клюв и, широко расставляя ноги, опускал её в чан с краской. Конечно же, самым сложным делом была покраска головы и лица. Смотреть на это было просто больно. Голова — ещё терпимо, её можно было покрасить, свесившись головой вниз. А при покраске лица приходилось клюв птицы помещать в воду, что, конечно же, доставляло всем ужасное мучение. Если по невниманию во время покраски какая-нибудь птица делала вдох, то весь желудок, все кишки прокрашивались и становились либо красными, либо чёрными. Зная это, птицы, перед тем как поместить лицо в краску, делали глубокий вдох. После погружения в груди у них оставалось много дурного газа, который надо было выдохнуть. Тяжелее всего было маленьким птицам, ведь у них и лёгкие были маленькими. Когда они не могли больше переносить погружения, говорят, они поднимали своё личико и так страшно кричали, будто умирают. Ну и тогда, понятно, лицо оставалось непрокрашенным. Например, у белоглазки вокруг глаз остались белые непрокрашенные места, а у длиннохвостой овсянки остались не погруженными в краску обе щеки. Тут я решил подтрунить над совой: — Вот как. Вот как. Вот оно что. А я думал, что белоглазка и овсянка сами попросили, чтобы им не окрашивали эти белые пятнышки. Сова немного растерялась и, переведя взгляд в глубину леса, куда-то в темноту, ответила: — Нет, здесь ваше мнение ошибочно. Это всё произошло из-за их маленьких лёгких. Тут я решил, что пришло время вставить своё замечание: — Если всё так, как вы говорите, то почему же и у белоглазки, и у овсянки с обеих сторон симметрично белые пятнышки одинаковой формы и в одинаковых местах? Это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. Если бы им не хватило воздуха и они прервали покраску, то белое пятно осталось бы, скорее всего, либо с одной стороны у глаза, либо сверху на лбу. Сова на какое-то время закрыла глаза. Лунный свет спускался на лес подобно свинцу — тяжёлому, но светлому. Сова наконец-то открыла глаза, голос её звучал несколько ниже обычного: — Наверное, они красили обе половинки лица отдельно. Я рассмеялся: — Если бы они красили обе половинки лица отдельно, то получилось бы ещё хуже, не так ли? Сова с чувством достоинства отвечала: — Ничего здесь странного нет. Размер лёгких был одинаково маленький, как в начале покраски, так и в конце, и поэтому в одно и то же время у них ощущалась нехватка дыхания. — Да, похоже, что так, — сказал я вслух, а про себя подумал: «Хитрая бестия, логично придумала, удалось тебе улизнуть». — Вот какие дела, — оборвала сова свою речь на полуслове. «Да, сейчас я проиграл», — подумал я раздражённо, и у меня пропало всякое желание разговаривать. Однако мне опять стало стыдно перед совой, и я решил продолжить разговор: — Ах вот, оказывается, в каком духе всё это происходило. И в завершение такие птицы, как журавль или цапля, так и остались неокрашенными. — Нет, это всё было по заказу, по личному заказу журавля. Господин журавль сам приказал покрасить только самый краешек хвоста в чёрный цвет. Его покрасили согласно собственному приказу, — ответила сова и удовлетворённо рассмеялась. Уже в который раз отметил я про себя, как ловко эта бестия использует то, что сказал собеседник, но вслух ничего не ответил, помня о том, что изначальной причиной, побудившей меня продолжить разговор, было желание порадовать сову. И сова продолжала: — Однако коршун становился всё наглее и наглее. Деньги у него появились, социальный статус вырос. Ходил он теперь с важным лицом: я, дескать, среди птиц и есть самый первый труженик. И как следствие — совершенно перестал работать. Себя он покрасил в такую жёлто-синюю, эффектную полоску, чем очень хвастался. Таким образом, прошло два или три дня, манера его работы становилась всё вальяжнее и вальяжнее. Просит его, например, птичка сделать узор, состоящий из пятнышек коричневого, белого и чёрного цвета, а он чёрный забудет положить; или попросят его сделать элегантную черно-красную полоску, а он сделает какую-нибудь раскраску попроще, вроде как у ласточки. Другими словами, стал он работать спустя рукава. Хотя птиц-то неокрашенных к тому времени осталось не так-то много. Ворона, цапля и лебедь — всего-то три птицы и осталось. Ворона каждый день приходила в покрасочную коршуна и устраивала скандал: хочу, дескать, чтобы меня именно сегодня покрасили. А коршун ей неизменно отвечал: «Да, обязательно завтра покрашу». И так продолжалось ежедневно. Ворона разозлилась и в один прекрасный день решилась дать отпор коршуну. Пришла она к нему и стала кричать: «Ты, вообще, о чём думаешь? Ты сделал вывеску покрасочной мастерской, к тебе птицы поэтому и приходят. Если ты не работаешь, не порядочнее ли тогда отказаться от вывески? Сколько дней подряд всё прихожу и прихожу, а слышу в ответ только „завтра“ да „завтра“. Если ты продолжаешь работать, то покрась меня сегодня же. Если ты не сделаешь ни того ни другого, то я объявляю тебе войну». Коршун и в этот день, как всегда, сидел, уставившись в одну точку, с утра изрядно напившись масла, но, услышав такое откровение, призадумался: «Даже если я закрою покрасочную мастерскую, то с деньгами у меня проблем всё равно уже не будет, однако с именем так расставаться не хочется. С одной стороны, работу бросать ещё не хочется, а с другой стороны, работать уже не нужно». Так он раздумывал и отвечал: «Да, вы правы. И как же вы хотите, чтобы я вас покрасил?» Ворона несколько охладила свой гнев и сделала заказ: «Хочу быть в таких больших чёрно-фиолетовых пятнах, таких стильных, как на японском кимоно типа юдзэн».[2 - Традиционный японский цветочный узор на кимоно (японское название — «юдзэн моё»).] Эти слова задели коршуна за живое. Он резко встал и сказал: — Ну, приступим же к покраске. Вдохните поглубже воздух. Ворона тоже встала, обрадовалась, расправила грудь и наполнила её воздухом. — Всё? Готова? Теперь закрой глаза. Коршун взял ворону крепко в клюв и опустил её со всего размаху в чан с чернилами. Всю опустил, с головой. Ворона поняла, что фиолетовых пятнышек при таком способе покраски ей не видать, и в панике забила крыльями. Но коршун её крепко держал. Тогда она стала плакать и кричать и в конце концов выбралась из чана. Но к тому времени она уже была совершенно чёрная. Она страшно разозлилась и как была, чёрная, выбежала из покрасочной мастерской. Ворона побежала к своим друзьям, птицам, и рассказала им о тех безобразиях, что вытворяет коршун. Однако к тому времени все птицы уже имели зуб на коршуна. Собравшись все вместе, они пошли в мастерскую, схватили коршуна и засунули его в чан с чернилами. Коршуна держали в чане с чернилами, пока он не потерял сознание. Тогда птицы вытащили потерявшего сознание коршуна из чана, а потом разорвали на маленькие кусочки вывеску покрасочной мастерской. Через какое-то время коршун пришёл в себя, но к тому времени он был чёрным не только снаружи, но и внутри. Вот в результате чего и вышло, что журавль и цапля так и остались неокрашенными. Сова закончила свой рассказ и отвернулась, молчаливо наблюдая лик госпожи Луны. — Вот как. Теперь я понял, как всё было. Как я вижу, вам повезло, и вас покрасили в числе первых. Так детально, хорошо вас покрасили, — так я говорил, поднимаясь и прощаясь с совой, спрятавшейся от ртутного, тяжёлого света госпожи Луны в тёмной тени деревьев. КРАСНОГОЛОВЫЙ ЖУРАВЛЬ И ХРИЗАНТЕМЫ На самой вершине фруктового холма росли две жёлтые хризантемы,[3 - В оригинале автора — георгин, цветок семейства хризантем.] ростом высокие, почти с подсолнух, и красная хризантема, ростом даже выше, чем две её подруги. Эта красная хризантема хотела стать королевой всех цветов. Что бы ни случилось — пронесётся ли мимо южный ветер, осыпая цветы и деревья большими каплями дождя, или, оборвав с маленького каштанового дерева, растущего на холме, зелёные колючие плоды и маленькие ветки, зло и громко смеясь, бросит их вниз, — наша бравая троица стоит спокойно, слегка склонив друг к другу головы, и только красивее становится. Сегодня, впервые в этом году, прилетел господин Матасабуро — северный ветер. Подул в свою свирель в голубое небо, потрепал торопливо листья тополя Сиболди,[4 - Тополь Сиболди (Populus Sieboldii). Принадлежит к семейству ивовых рода тополиных. Высокое, до 5 метров дерево. Зимой, при сильном ветре, листья тополя трутся друг о друга и издают звук, за что в народе дерево получило другое, более распространённое название, которое и использует автор, — тополь Яманараси, или Горный шёпот. «Кто так остро кричит,Разбуженный ветром.Это либо Горный шёпот,Либо тополь просветления просит».Стихи Миядзавы Кэндзи.] растущего у подножия холма, сорвал и бросил на землю груши, растущие во фруктовом саду. А три хризантемы, видевшие это, лишь слегка усмехнулись. Одна жёлтая хризантема, обратив к бледно-голубому южному небосклону своё сердце, задумчиво обронила: — Госпожа Солнце, похоже, сыплет сегодня кобальтовую стеклянную пудру несколько больше обычного. С любовью глядя на подругу, сказала вторая жёлтая хризантема: — Ты сегодня выглядишь несколько бледнее, чем обычно. Наверняка и я выгляжу так же. — Да, похоже, что это так, — отвечала ей первая и, обращаясь к красной хризантеме, продолжала: — А ты сегодня выглядишь просто великолепно. Мне кажется, что ты сегодня запылала, как огонь. Красная хризантема подняла своё личико к голубому небу и, сверкая в солнечных лучах, смеясь, отвечала: — Но для меня этого слишком мало. Жизнь была бы для меня совершенно невыносима, если бы не моя вера в то, что я своим светом смогу заставить небо пылать огнём. Ах, как меня это всё раздражает. Но вот, наконец, солнце зашло, закатилось бледное небо цвета цитрина,[5 - Цитрин — прозрачный жёлтый кварц. Назван от латинского «citreum» — лимон. Любимый автором минерал.«Облако прорвалось.Наступило утро.Небо цвета цитрина.Грибной дождь».Стихи Миядзавы Кэндзи.] чётко проступили контуры звёзд, и небосвод стал подобен тёмно-синему омуту. Послышалось пение: «Пи-то-ри-ри. Пи-то-ри-ри». И, освещённая сиянием звёзд, пронеслась внизу тень красноголового журавля.[6 - Журавль в Японии — символ долголетия.] — Эй, журавль, послушайте, ведь я правда красивая? — обратилась к нему красная хризантема. — Да, красивая, красная такая, — ответил красноголовый журавль, растворяясь в темноте, удаляясь по направлению к дальнему болоту, своему дому. По дороге журавль глухо поприветствовал одну-единственную ослепительно-белую хризантему, растущую на болоте: — Добрый вечер. Белая хризантема застенчиво засмеялась. Горы заволокли парафиновые облака, наступило утро. Вскрикнула, удивившись, жёлтая хризантема: — Ой, какой ты стала красивой. Вокруг тебя как будто нимб цвета персика. — Да, точно. Как будто из радуги в этот нимб художник выбрал только красные тона, — согласилась с ней её жёлтая сестра. — Да так я не зря говорю, как меня всё это раздражает. Мне бы хотелось своим собственным светом сделать небосвод огненно-красным. А иначе мне жить нестерпимо скучно. А госпожа Солнце всё больше и больше сыплет серебряной пудры, — капризно отвечала красная хризантема. Жёлтые сестры обе как-то сразу смолкли, крепко закрыв свои ротики. Вслед за золотым жарким полднем пришёл вечер, прозрачный и свежий, словно кианит.[7 - Кианит – минерал, силикат алюминия. Цвет голубой, синий, иногда зеленый, желтый. Назван он от греческого «кианос» - темно-синий.] Под сверкающим звёздным небосводом пронёсся взъерошенный журавль. — Эй, журавль, постой, я ведь сильно сияю. Не так ли? — Да, ты прилично сияешь. Журавль, медленно погружаясь в далёкое молочное облако, глухо прокричал ещё раз белой хризантеме: — Добрый вечер! Как настроеньице? Звёзды сделали свой круг по небосклону, Марс допел свою последнюю песню, и небо окрасилось серебром наступающего утра. Солнечные лучи наплывали и волновались, подобно янтарным волнам. — Ой, как ты красива. Сегодня ореол сияния вокруг тебя в пять раз больше, чем обычно, — хвалила красную подругу жёлтая хризантема. — Ой, и вправду. Я даже проснулась сразу. Смотри, твой свет стал такой сильный, что до дальнего каштана достаёт, — вторила ей сестра. — Да, я вижу, это действительно так. Но всё равно мне этого мало. Пока ещё никто не называет меня королевой, — отвечала им красная хризантема. Услышав это, жёлтые хризантемы печально переглянулись и перевели взгляд на тёмно-синюю гряду восточных гор. Подошёл к концу солнечный, тёплый осенний день, выпала роса, звёзды вышли на небосклон, и всё тот же журавль молча кружил над тремя хризантемами. — Журавль, а журавль, как я тебе сегодня? — спросила его, как всегда, красная хризантема. — По-моему, даже очень ничего. Хотя темно уже, плохо видно. Журавль, пролетая к себе на дальнее болото, бросил, как всегда, вниз белой хризантеме: — Здравствуйте. Сегодня славный вечер, не так ли? Начало рассветать, и в этом колокольчиковом мареве жёлтые хризантемы заметили что-то в силуэте красной подруги, что заставило их в испуге, встретившись глазами, вдруг замолчать. Закричала красная хризантема: — Меня всю колотит от злости. Сегодня как я выгляжу, как? — И тогда одна жёлтая хризантема, осторожно выбирая слова, ответила: — Наверняка ты красная, как огонь. Однако, как нам кажется, ты выглядишь не краснее, чем раньше. — Ах, как, как я выгляжу? Скажите, не томите меня. Тогда другая хризантема, несколько стесняясь, добавила: — Это только так нам кажется. Не принимай близко к сердцу. Нам кажется, что у тебя по телу пошли какие-то тёмные пятнышки. — Ах, перестаньте же. Это плохой разговор, я не хочу его продолжать. Опять солнце светило весь день, и половина яблок на яблоне с фруктового холма налилась алым цветом. Тогда вновь опустилась молочная завеса, пожелтел небосклон и пришёл вечер. — Пи-то-ри-ри. Пи-то-ри-ри, — прокричал, пролетая, журавль. — Господин журавль, добрый вечер. Меня хорошо видно? — окликнула его, как всегда, красная хризантема. — Сложно что-либо сказать. Плохо видно, — поспешно выпалил журавль, направляясь к болоту. Журавль, как обычно, поприветствовал белую хризантему: — Сегодня выдался тёплый вечер, не так ли? Наступило утро. В бледно-голубом, пахнущем яблоками мареве был слышен голос красной хризантемы: — Скажите, скажите скорее, как я сегодня выгляжу? Но жёлтые хризантемы, как ни вглядывались в красную подругу, не видели ничего, кроме чернеющей жалкой тряпочки. — Ещё не рассвело. Ничего нельзя толком разглядеть, — отвечали они. Красная хризантема уже готова была расплакаться. — Скажите правду, прошу вас, скажите, — умоляла она, — я вижу, вы от меня что-то скрываете. — Я почернела? Почернела, да? — Да, похоже, несколько потемнела. Однако ещё темно и плохо видно. — Однако как мне это всё неприятно. Только представить такое: на красном — и вдруг чёрные пятна. Вдруг, откуда ни возьмись, появился человек маленького роста с жёлтым заострившимся лицом и в странной треугольной шляпе. Он остановился, взглянул на красную хризантему и воскликнул: — Так это же фамильный герб[8 - Герб в виде 18-лепестковой хризантемы издревле в Японии был символом императорской фамилии. Официально данный герб как символ императорской власти был закреплён в 1869 году. С 1871 года запрещается использование герба другими семьями, кроме императорской.Согласно современной Конституции Японии использование герба в виде хризантемы лицам, не принадлежащим к императорской семье, разрешено, однако официальная регистрация герба как символа рода либо фирмы запрещена.] моего хозяина, один в один. И он с хрустом переломил стебель. Красная хризантема бессильно повисла у него в руке. — Куда ты идёшь? Куда ты идёшь? Держись за нас! Не уходи! — кричали, не переставая, вслед своей подруге жёлтые хризантемы. Какое-то время можно было ещё расслышать затихающий голос красной хризантемы. Но этот голос всё удалялся и удалялся и теперь уже был еле слышен у подножия горы, где он, наконец, смешался с голосом тополя Сиболди. И тогда взошло солнце, отражаясь в слезинках жёлтых хризантем. ПЛОДЫ ДЕРЕВА ГИНКГО Верхушка неба была холодная-холодная, как только что выкованная сталь. Там, наверху, ещё было много звёзд, но самый низ восточного небосвода уже начал окрашиваться в нежно-фиолетовый колокольчиковый[9 - Цвет колокольчика является одним из любимых цветов Миядзавы Кэндзи. Колокольчик — символ осени, служит для передачи контрастности с холодным цветом стального неба.] цвет. Под этим холодным небом, внизу, но так высоко, что даже дневная птица не долетает, болтался острый обломок облака. Его принёс сюда ветер, который, мягко раскачивая, тащил его в южном направлении. Рассвет был так прозрачен, что даже это тихое задувание ветра было слышно дереву гинкго,[10 - Гинкго двухлопастный, гинкго (лат. Ginkgo biloba) — реликтовое растение. Это единственный представитель класса гинкговых, единственного в отделе гинкговидные. Растения этого класса были широко распространены на земле в мезозойскую эру.Листопадное, голосеменное двудомное растение, в высоту достигающее 20–35 метров. Дальними родственниками гинкго являются ели и сосны, поэтому раньше ботаники относили растение к хвойным. Существуют мужские и женские деревья. На десять мужских деревьев рождается в среднем одно женское. Дерево в Японии начинает цвести с конца апреля до середины мая, а к сентябрю пыльцой от мужских деревьев опыляются женские и завязываются плоды, похожие на абрикосы. Цветок женскою дерева имеет двойной пестик, вокруг которого завязываются два плода, как. например, у вишни. Разговор между двумя братьями (сестрами) — плодами дерева гинкго — и положен в основу рассказа, что соответствует анатомии дерева.] одиноко стоящему на вершине горы. Потревоженные этим звуком, проснулись враз все дети — плоды дерева гинкго, все до единого. Проснулись, и сердца их сжались от страха. Они поняли, что пришло время отправляться в путь. Все давно ждали этот день. Ещё вчера вечером об этом дне напоминали две прилетевшие сюда вороны. — У меня, наверное, всё будет кружиться в голове, когда я буду падать, — сказал один мальчишка другому. — Закрой глаза и падай себе спокойно, — ответил ему другой. — Ой, я совсем забыл. В термос же надо было набрать воды про запас. — А я кроме воды в термосе ещё запасся и ментоловой водичкой на всякий случай. Хочешь, поделюсь с тобой? Мама говорила, что, когда в пути станет особенно тяжело, надо отпить чуть-чуть и тогда сразу станет легче. — Интересно, а почему мама мне не дала этой водички? — Ну, так я тебе дам, говорю же. Нельзя думать плохо о маме. Да, как вы, наверное, уже догадались, это самое дерево гинкго и было для них всех мамой. В этом году мама родила тысячу златоглавых детишек, тысячу плодов дерева гинкго. Но вот настал тот день, когда все дети должны были покинуть мать, чтобы отправиться в дорогу. И настолько горевала она при мысли о расставании с детьми, что растеряла до сегодняшнего дня все свои золотые волосы формы веера.[11 - Осенью светло-зелёные гинкго желтеют и опадают. Особенностью является то, что скидывает дерево листья одновременно, практически в одну ночь, и дальше всю зиму стоит голое, что поэтично подметил Миялзава Кэндзи.] — Не знаю, куда я попаду, — тихонько промолвила одна девчушка, задумчиво подняв лицо к небу. — И я не знаю, — ответила ей другая, — что касается меня, мне вообще никуда идти не хочется. — А мне всё равно, что бы со мной ни случилось, лишь бы остаться здесь, вместе с мамой. — Тебе же говорят — нельзя. Талдычил же тебе об этом ветер каждый день. — А я всё равно не хочу, не хочу. — Что же выходит, нам всем придётся расстаться? — Да, придётся. Мне уже всё равно в этом мире ничего не надо. — И мне тоже. Я была так эгоистична до этого. Простите меня, друзья. — Нет, это я, я была такой избалованной. Вы меня простите. А тем временем небо на востоке, бывшее когда-то бледно-фиолетовым, как лепестки колокольчика, пожухло и потеряло силу. Можно было заметить, что сквозь его завесу уже начало пробиваться белое сияние зарождающегося утра. Звёзды гасли одна за другой. А два плода-мальчугана, сидящие на самом-самом верху дерева гинкго, продолжали свой неторопливый разговор: — Уже рассвело. Я счастлив. Я знаю наверняка, что стану золотой звездой. — И я стану. Наверняка. Стоит нам упасть, как нас подхватит северный ветер и закружит в небо. — Я не думаю, что это будет северный ветер, он не очень-то ласковый. Я думаю, что в нашем случае это будут птицы. — Да, наверное, птицы. Я их очень уважаю, потому что они могут в мгновение ока перелетать так далеко, что не будет даже видно. Если попросить, то, я думаю, они захватят нас двоих и отвезут прямо в голубое небо. — Давай, давай попросим. Ох, скорей бы уж они прилетели. А на том же дереве, только немного ниже, разговаривали ещё двое мальчишек: — Я первым делом пойду во дворец абрикосового короля[12 - Плоды дерева гинкго по форме действительно напоминают спелые абрикосы, но не пригодны для еды, крайне токсичны и по запаху похожи на тухлое мясо. Внутри плода, наоборот, находится семя, пригодное в пишу и очень полезное. Японцы собирают плоды, компостируют их и, когда плод окончательно протухает, выбирают лишь пригодные в пишу семена (гиннан).] и поймаю того дурня, что похитил абрикосовую принцессу. Этот дурень точно где-то там прячется. — Да уж, наверняка. Однако это очень опасно. Этот дурак, говорят, просто огромен. Он может в нашу сторону дунуть, и нас ветром снесёт. — Не бойся, у меня припрятано кое-что на этот случай. Так что всё будет в порядке. Хочешь, покажу? — Так это же сеть, сплетённая из маминых волос. — Да, так и есть, это матушкин подарок. Она говорила, что, если почувствуешь, что грозит опасность, надо скорее спрятаться в эту сеть. Я вот что придумал. Положу волшебную сеть за пазуху и пойду к дурню. Скажу ему: «Эй, дурень, алло. Будешь меня сегодня есть или не будешь?» Он, конечно же, страшно разозлится и, без сомнения, меня проглотит. А я уж ему в животе такое устрою, что будьте любезны. Я ему там тиф устрою, и он помрёт. Тут уж я вылезу, возьму под руки абрикосовую принцессу и поведу во дворец. Свадьбу сыграем, всё как положено. — Вот как здорово. Если всё выйдет, как ты задумал, ты меня на свадьбу не забудешь пригласить? — Да, конечно же, приглашу, какие тут могут быть разговоры. Я и страну сразу поделю пополам и тебе половину отдам. А матушке я буду посылать каждый день сладости. Звёзды на небе уже совсем погасли. Восточная часть небосвода пылала белым светом. Вдруг листья на дереве гинкго зашевелились и заволновались. Кажется, пришло время отправляться в путь. Слышно было, как говорили двое мальчишек: — Ой, мне кажется, ботинки малы. Ну их, пойду босиком. — Не беспокойся, возьми мои, поменяемся. У меня на размер больше. — Махнёмся. Ой, спасибо. Как раз подошли. — Кажется, у меня тоже проблема. Я не могу найти пальто, подаренное матушкой, — говорила одна девочка другой. — Так скорее же ищи. На какой ветке ты его оставила? — Я не могу вспомнить. — Да ты и вправду попала в беду. Там же будет очень холодно. Ты должна найти пальто во что бы то ни стало. — Посмотри, вкусный ведь хлебушек. И личико изюма из него так аппетитно выглядывает. Скорей клади его в сумку, а то госпожа Солнце уже выходит, — продолжали свой разговор мальчишки. — Ой, спасибо, непременно отведаю. Спасибо. — Ну, пошли тогда вместе. — Я в затруднении. Никак не могу найти это пальто. Что же мне делать? — говорила всё та же девчушка. — Пошли вместе тогда. Я тебе буду иногда давать своё поносить. Если будем замерзать, замёрзнем вместе, — отвечала ей сестра. Тем временем небо на востоке всё белело и уже начало тихонько волноваться. Дерево-мать стояло, не шевелясь, точно мёртвое. Как вдруг пучок света, подобно золотой стреле, вырвался и ударил вниз. Дети дерева гинкго разом запрыгали и засветились от радости. С севера вдруг резко подул ветер, холодный и прозрачный, словно льдина. — Прощай, мама. Прощай, мама, — словно дождь, посыпались разом дети с веток дерева гинкго. Засмеялся северный ветер. — И в этом году они, как всегда, говорят «прощай» своей матери — так приговаривал он, удаляясь, расправляя всё шире и шире своё стеклянное манто.[13 - Стеклянное манто является типичной одеждой ветра Матасабуро, постоянного героя сказок Миядзавы Кэндзи.] Солнце залило восточный небосклон светом, сверкающим, подобно драгоценным камням. Оно дарило своё тепло печальной матери — дереву гинкго и её детям, впервые отправляющимся в путь. УЧИТЕЛЬ ПТИЧЬЯ КЛЕТКА И МЫШОНОК ФУ В одно время жила-была Птичья Клетка. Да и то, честнее сказать, это была не птичья клетка, а птичья коробка. Был у птичьей коробки потолок, дно, три стены, сделанные из тонкой доски, а с другой стороны решётка из проволоки одновременно служила дверью. Сбоку было маленькое стеклянное окошко. Однажды в Птичью Клетку посадили птенчика птицы бульбуль.[14 - Птица бульбуль. Места обитания — Африка, Азия. Размер тела — 20–30 см. Синевато-серое оперение, хохолок на голове, коричневые щеки. Вьет гнёзда вблизи человеческого жилья, поёт пронзительно-высоким голосом: «Хи-ё, хи-ё», за что и получила своё японское название — «хиёдори».] Птенец, попав в такое тёмное тесное место, возмутился и стал бить крыльями. Птичья Клетка ему говорит: — Нельзя бить крыльями. Однако птенец не слушался и всё бил и бил крыльями, пока окончательно не выбился из сил. Тогда он лёг без движения, заплакал и стал звать маму. — Нельзя плакать, — сказала ему Птичья Клетка. В этот момент впервые Птичья Клетка почувствовала: «Ха-ха, да ведь я Настоящий Учитель». Действительно, если внимательно посмотреть, маленькое окошко сбоку — лицо, а решётчатая дверь — чем не великолепная жилетка. И, как только Птичья Клетка в это уверовала, с этого момента она уже не могла спокойно сидеть на месте. — Я — Учитель. Меня зовут Учитель Птичья Клетка. Я буду тебя учить, — стала внушать она птенцу. Бедный птенчик. Ничего не поделаешь. Пришлось называть клетку Учитель Птичья Клетка. Однако он сильно ненавидел Учителя. Ежедневно находиться неподвижно в животе Учителя было страшным для него мучением. Птенчик уже не мог его больше видеть и поэтому предпочитал сидеть, закрыв глаза. Но даже с закрытыми глазами одно воспоминание об Учителе наполняло его душу тоской. И вот птенец в один день, а именно седьмой, не получил на обед ни крупинки пшена. Случилось так, что все о нём как-то забыли. Ему было очень голодно, он беспомощно открывал и закрывал ротик, но никто не пришёл на помощь, и птенчик умер. — А-а, какая жалость, — сказал Учитель Птичья Клетка. Со следующим птенцом случилось то же самое. Умер он, правда, по другой причине: выпил протухшей водички и отравился. Следующий за ним птенчик очень любил небо и деревья. Сердце его не вынесло разлуки с ними, и он умер. С четвёртым птенцом случилось следующее. В один погожий весенний день Учитель Птичья Клетка беззаботно заснул, оставив отвороты своего решётчатого жилета широко распахнутыми. Пока он спал, пришёл разбойничий Кот-Генерал и схватил птенчика. Тут Учитель Птичья Клетка проснулся, но было поздно. — А-а, нельзя этого делать. Ну-ка, верни мне ученика. Рассмеялся Кот-Генерал и убежал. — А-а, какая жалость, — сказал Учитель Птичья Клетка. После этого случая он полностью потерял доверие своих хозяев. Так оказался Учитель Птичья Клетка в конце концов на полке в кладовой. Его соседями стали треснутые цветочные горшки, старый красный лаковый ковшик и прочая никому не нужная рухлядь. — А-а, ужасно. Какой здесь воздух спёртый — так приговаривал он и оглядывался по сторонам. За спиной у себя Учитель обнаружил маленькую чёрную дырочку. — Интересно, что это за дыра такая. Её мог вырыть лев, или это, может быть, пещера дракона — так размышлял он. Вот пришёл вечер. Из чёрной дыры вылезла мышка и откусила от Учителя Птичья Клетка маленький кусочек. Учитель удивился сильно, но, стараясь не подавать виду, произнёс: — Ой-ой, гражданочка, разве вы не знаете завещание короля страны Камадзин,[15 - Страна Камадзин – выдуманная страна из сказок Миядзавы Кэндзи. Враждебна маленьким животным.] запрещающее без основания кусать посторонних людей? Мышь, оторопев, отступила на три шага назад, вежливо поклонилась и только после этого ответила: — Я вам бесконечно благодарна за то, что вы меня научили. Меня ваши слова до печёнок пробрали. Вы совершенно правы. Без особых на то причин кусать незнакомого человека — это действительно ужасно. Я в прошлом году также бездумно укусила Господина Железный Гвоздь, за что и лишилась двух передних зубов. И опять, весной этого года, я беспричинно откусила кусочек уха человека. Так меня чуть не убили. Вот я страху натерпелась. К тому же у меня есть сынок, его зовут Фу, ужасный разбойник. Я бы вас очень попросила: не взялись бы вы за его обучение? — Да, пожалуй, возьмусь. Приведите его. Я уж из него сделаю человека. Хоть я сейчас и нахожусь в таком убогом месте, раньше-то я жил в доме со стёклами, где вырастил и воспитал четырёх птиц бульбуль. Все они сначала были совершенно неуправляемыми детьми, только и делали, что бездумно били крыльями. Но потом они все прониклись моим учением и стали послушными, достойными птицами. И так они провели свою жизнь в спокойствии и довольствии. Слава и достаток им сопутствовали. Данные слова привели мышь в такой восторг, что она не могла произнести ни слова. Она почтительно склонила голову и торопливо нырнула в свою норку. Через некоторое время из норки появилась мышь со своим сыном. — Вот мой сын. Я вас очень прошу взяться за его обучение построже. И оба в вежливом поклоне склонили головы. — А-а, сразу видно — умненький ребёнок. Какая замечательная форма головы. Я всё понял. Я возьму его в ученики. Однажды мышонок Фу торопливо пытался проскочить перед клеткой Учителя. Учитель судорожно его окликнул: — Эй, Фу, постой-ка чуть-чуть. Почему ты так незаметно пытаешься проскочить перед моим носом? Мужчина должен ходить медленно и важно. — Но, Учитель, среди моих друзей нет ни одного, кто бы ходил другой походкой. Да и то сказать, я среди них отличаюсь своей величавостью. — А что они за люди, эти твои друзья? — Сороконожки, пауки, блохи. — И ты дружишь с такой шантрапой? Почему бы тебе не обзавестись более достойными друзьями? — Но ведь я, Учитель, ненавижу котов, собак, львов и тигров. — А-а, вот оно что. Тогда ничего не поделаешь. Но всё же попытайся отработать более достойную походку. — Понял, Учитель, — сказал мышонок и исчез в мгновение ока. После этого случая прошло пять или шесть дней. И опять мышонок Фу попытался незаметно проскочить мимо клетки Учителя. Но Учитель его окликнул: — Эй, Фу, подожди-ка чуток. Почему ты всё время бегаешь, так воровато оглядываясь по сторонам? Настоящий мужчина смотрит прямо и идёт прямо. По сторонам так воровато оглядываться не годится. Ты ведь собираешься стать настоящей благородной мышью. Тебе надо привыкать к этой мысли. — Но ведь мои друзья все поступают, как я. Я среди них ещё самый порядочный, — так ответил мышонок перед тем, как убежать и спрятаться в нору. Опять прошло пять или шесть дней. Мышонок Фу, спеша как обычно, пробегал перед клеткой Учителя. Учитель, позвякивая решётчатой жилеткой, позвал ученика: — Эй, Фу, ну-ка постой. Почему ты всегда убегаешь, когда я пытаюсь тебе что-то объяснить? Сегодня присядь, успокойся и спокойно выслушай мой урок. Зачем ты всегда так втягиваешь шею и сутулишь спину? — Но, Учитель, все мои друзья ещё больше втягивают шею и сутулят спину. — Но ведь среди твоих друзей есть и сороконожка, которая всегда очень ровно держит спину? — Да, Учитель. Но это только сороконожка. Остальные же все сутулятся. — И кто же они, эти твои остальные? — Маковое зёрнышко, зёрнышко просо и зёрнышко подорожника. — Почему же ты всегда сравниваешь себя с такими недостойными людишками? Но мышонку Фу так надоело слушать эти нравоучения, что он предпочёл скрыться в норе. На этот раз Учитель Птичья Клетка разозлился по-настоящему. Он затрясся, застучал и закричал: — Мать мышонка Фу, мать мышонка Фу, выходите сейчас же! Я не могу уже больше терпеть вашего сына в своих учениках. Я передаю его вам обратно, выходите быстрее из норы. Мама мышь выволокла из норы трясущегося от страха сына за шиворот и поставила его перед клеткой Учителя. Учитель так разозлился, что весь покраснел, и то и дело с шумом хлопал дверью клетки. — Я воспитал четырёх птенцов и до сегодняшнего дня не встречался с таким ужасным, неуважительным поведением. Этот ученик, ваш сын, совершенно ни на что не годен. В этот момент вдруг, подобно урагану, появилось жёлтое существо, которое схватило мышонка Фу, расплющило его по полу и, остановившись, нагло повело усами. Это был Кот-Генерал. Кот-Генерал рассмеялся: — Ха-ха, ученик никуда не годится, но и учитель тоже плох. Враньё этого учителя всегда так похоже на правду. Воля ученика уменьшается до размера макового зёрнышка. Такая ситуация заставляет меня беспокоиться о будущем нашего государства. Перевод и оформление Штык Оксана Переводчик и автор проекта. Родилась 18 декабря 1972 года в г. Коломне. Окончила школу в 1990 году и поступила в МЭИ. Позже поступила в Институт стран Азии и Африки на спецфакультет японского языка. В 1997 году заканчивает ИСАА и уезжает на учёбу в Японию. Изучает японский, поступает в аспирантуру Технического университета Сибаура, продолжает изучать карате, икебану, каллиграфию. Возвращается на родину в 2001 году. Открывает секцию карате, каллиграфии при МЭИ. В одну из поездок в Японию услышала по телевидению фрагмент сказки Миядзавы Кэндзи. Произведение потрясло её. Возникло желание читать и переводить. 2007 год. Стала читать переведённые сказки в кругу друзей. Сформировала группу художников-единомышленников, проявивших желание иллюстрировать данные сказки и издать первую в России книгу великого японского писателя-сказочника Миядзавы Кэндзи. Художники, принявшие участие в проекте: Духовская Евгения Иллюстрации к сказке «В чаще». Родилась и выросла в Москве. С детства любила выражать свою индивидуальность через искусство. Студенческие годы провела в США, где изучала изобразительное искусство. После получила специальность дизайнера-графика в одном из вузов Сиэтла. В настоящее время занимается иллюстрациями, дизайном и художественными постановками. Татибадзе Ирина Иллюстрации к сказке «Красноголовый журавль и хризантемы». В 1986 году окончила МХУ памяти 1905 года. В 1991 году окончила Тбилисскую академию художеств. Участвовала во многих выставках (выставочные площадки ЦДХ, Восточная Галерея и др.). Является членом Союза художников России с 2005 года. Лапинская Елена Иллюстрации к сказке «Плоды дерева гинкго». В 2006 году окончила художественно-графический факультет МПГУ. Работала в запасниках Государственного музея изобразительных искусств им. А. С. Пушкина. Позже активно занялась педагогической деятельностью в сфере искусства. Участвует в выставках, имеет множество городских и международных дипломов. В настоящее время работает над иллюстрациями к книге. Гончарова-Коняева Людмила Иллюстрации к сказке «Учитель Птичья Клетка и мышонок Фу». В 1988 году окончила художественно-графическое отделение Бугурусланского педагогического училища. Позже стала преподавать изобразительное искусство в школе. В 1994 году окончила художественно-графический факультет МПГУ им. В. И. Ленина. Участвовала в выставке дмитровского Кремля с триптихом на тему «Солнце в знаке Рыб». Сейчас преподаёт в учебно-практических дизайн-мастерских рисунок и цветоведение. Соколова Маша Дизайн книги. Родилась и выросла в Москве. Карьеру художника начала в два года. В 2003 году окончила МГХПУ им. Строганова (графический дизайн). Участник и организатор множества арт-проектов в Москве и за рубежом. notes Примечания 1 Традиционное японское сказание о том, как коршун открыл птичью покрасочную мастерскую и покрасил ворону в чёрный цвет, за что и приобрёл ненависть соплеменников (Словарь народных сказаний и легенд префектуры Иватэ, 1966 г.). Существует несколько версий этой легенды, в том числе и о совиной покрасочной мастерской (здесь и далее прим. переводчика). 2 Традиционный японский цветочный узор на кимоно (японское название — «юдзэн моё»). 3 В оригинале автора — георгин, цветок семейства хризантем. 4 Тополь Сиболди (Populus Sieboldii). Принадлежит к семейству ивовых рода тополиных. Высокое, до 5 метров дерево. Зимой, при сильном ветре, листья тополя трутся друг о друга и издают звук, за что в народе дерево получило другое, более распространённое название, которое и использует автор, — тополь Яманараси, или Горный шёпот.  «Кто так остро кричит, Разбуженный ветром. Это либо Горный шёпот, Либо тополь просветления просит».      Стихи Миядзавы Кэндзи. 5 Цитрин — прозрачный жёлтый кварц. Назван от латинского «citreum» — лимон. Любимый автором минерал. «Облако прорвалось. Наступило утро. Небо цвета цитрина. Грибной дождь».      Стихи Миядзавы Кэндзи. 6 Журавль в Японии — символ долголетия. 7 Кианит – минерал, силикат алюминия. Цвет голубой, синий, иногда зеленый, желтый. Назван он от греческого «кианос» - темно-синий. 8 Герб в виде 18-лепестковой хризантемы издревле в Японии был символом императорской фамилии. Официально данный герб как символ императорской власти был закреплён в 1869 году. С 1871 года запрещается использование герба другими семьями, кроме императорской. Согласно современной Конституции Японии использование герба в виде хризантемы лицам, не принадлежащим к императорской семье, разрешено, однако официальная регистрация герба как символа рода либо фирмы запрещена. 9 Цвет колокольчика является одним из любимых цветов Миядзавы Кэндзи. Колокольчик — символ осени, служит для передачи контрастности с холодным цветом стального неба. 10 Гинкго двухлопастный, гинкго (лат. Ginkgo biloba) — реликтовое растение. Это единственный представитель класса гинкговых, единственного в отделе гинкговидные. Растения этого класса были широко распространены на земле в мезозойскую эру. Листопадное, голосеменное двудомное растение, в высоту достигающее 20–35 метров. Дальними родственниками гинкго являются ели и сосны, поэтому раньше ботаники относили растение к хвойным. Существуют мужские и женские деревья. На десять мужских деревьев рождается в среднем одно женское. Дерево в Японии начинает цвести с конца апреля до середины мая, а к сентябрю пыльцой от мужских деревьев опыляются женские и завязываются плоды, похожие на абрикосы. Цветок женскою дерева имеет двойной пестик, вокруг которого завязываются два плода, как. например, у вишни. Разговор между двумя братьями (сестрами) — плодами дерева гинкго — и положен в основу рассказа, что соответствует анатомии дерева. 11 Осенью светло-зелёные гинкго желтеют и опадают. Особенностью является то, что скидывает дерево листья одновременно, практически в одну ночь, и дальше всю зиму стоит голое, что поэтично подметил Миялзава Кэндзи. 12 Плоды дерева гинкго по форме действительно напоминают спелые абрикосы, но не пригодны для еды, крайне токсичны и по запаху похожи на тухлое мясо. Внутри плода, наоборот, находится семя, пригодное в пишу и очень полезное. Японцы собирают плоды, компостируют их и, когда плод окончательно протухает, выбирают лишь пригодные в пишу семена (гиннан). 13 Стеклянное манто является типичной одеждой ветра Матасабуро, постоянного героя сказок Миядзавы Кэндзи. 14 Птица бульбуль. Места обитания — Африка, Азия. Размер тела — 20–30 см. Синевато-серое оперение, хохолок на голове, коричневые щеки. Вьет гнёзда вблизи человеческого жилья, поёт пронзительно-высоким голосом: «Хи-ё, хи-ё», за что и получила своё японское название — «хиёдори». 15 Страна Камадзин – выдуманная страна из сказок Миядзавы Кэндзи. Враждебна маленьким животным.